Я сидел рядом, и хотя она в тот момент была не в духе, наслаждался ее близостью. Мне нравилась эта женщина, несмотря на ее возраст и эксцентричность. Она была хорошим человеком с добрым сердцем... и пахло от нее тоже хорошо. У нее были большие твердые груди и она была очень, очень богатой. Разве такая может не понравиться?

Но ее меланхолия была заразительной. Мной завладело отвратительное чувство, что все мы – Линдберг, Брекинридж, Шварцкопф, Кондон, агенты Айри и Уилсон, командор Кертис, Эвелин Уолш Мак-Лин и коп из Чикагского полицейского управления Натан Геллер – отправились в какое-то дурацкое путешествие, и там, куда мы пришли, не было, да и не могло быть, никакого ребенка. Через месяц и неделю после похищения вероятность того, что ребенок благополучно вернется домой, была такой же эфемерной, как и вероятность, что Чарльз Август Линдберг начнет, наконец, внимать голосу рассудка.

На рассвете в понедельник, сразу после безуспешных воскресных поисков на самолете-амфибии Сикорского, мы с Линдбергом вновь поднялись в небо; аккуратно пилотируя моноплан Локхид-Вега, Одинокий Орел прочесывал прибрежные воды Атлантического океана, и Одинокий Пассажир – я – помогал ему в этом. Полет больше не доставлял мне неприятных ощущений – возможно, причиной этому был Слим, который летал на этот раз гораздо спокойнее, не пикировал неожиданно для меня и не проносился, как окаянный, над самой поверхностью воды. Он захватил с собой одеяло и небольшой чемодан с одеждой Чарли, однако молока на этот раз не было. Мы кружили над островами Элизабет, над Мартас Виньярд, катера береговой охраны по-прежнему патрулировали пролив, поверхность которого в этот день была темно-голубой, как и поверхность знаменитой побрякушки.

Однако никакого судна, похожего на «Нелли», мы так и не увидели, и к полудню лицо Линди окаменело от отчаяния. Он не говорил этого, но я знал, что он думал о командоре Кертисе и норфолкском комитете, когда с наступлением сумерек он, прежде чем возвращаться в аэропорт, полетел на юг аж до самой Виргинии.

Прошлой ночью Слим вернулся в Хоупуэлл с пустыми руками и начал утешать выбежавшую ему навстречу жену; в эту ночь дом снова был освещен – детская опять ждала своего маленького хозяина. Увидев ожидавшую его у входа Энн, Линдберг бросился к ней в объятия. Маленькая женщина начала, как ребенка, гладить по сутулой спине своего высокого мужа, а я, чувствуя себя незваным гостем, тихо отошел от них, отыскал свою машину и отправился в гостиницу в Принстон. Я знал, что все кончено, но знал также и то, что никто не захочет и не сможет это признать. И уж тем более сам Линдберг.

Через несколько дней Линдберг позволил Кондону поместить в газете еще одно объявление («Что случилось? Вы меня обманули? Пожалуйста, дайте более точный адрес. Джефси»), которое осталось без ответа. Я в ожидании ответа провел с Брекинриджем несколько вечеров у Кондона, но безрезультатно. Настроение у профессора было подавленное.

Кажется, Кондон сделал все-таки что-то полезное, показав федеральным агентам на кладбище святого Реймонда отпечаток ноги «Джона» на недавно закопанной могиле, оставленной им, когда он перепрыгнул через ограду вдоль подъездного пути к кладбищу. Был сделан муляжный оттиск, который теперь можно было сравнить с отпечатком ноги какого-нибудь пойманного подозреваемого.

В середине недели Элмер Айри попросил и получил разрешение Линдберга раздать банкам пятидесятисемистраничные брошюры со списком серийных номеров 4750 купюр, которые Джефси передал «Джону». Мне эта затея казалась почти бессмысленной: кассиры в банке не имеют привычки обращать внимание на серийные номера денег, с которыми они работают, а в брошюре даже не упоминалось о похищении.

Однако через несколько дней один из кассиров банка в Ньюарке догадался о назначении этой брошюры, делился своими соображениями с неким репортером и вскоре об этой новости уже трубили все телеграфные агентства. Теперь, когда этот список номеров помечали словом «Линдберг» и печатали в газетах, владельцы магазинов начали помещать его возле своих кассовых аппаратов. Первую кондоновскую купюру достоинством двадцать долларов обнаружили в кондитерской лавке в Гринвиче, штат Коннектикут.

– Вот чего мы добились, – с мрачным видом сказал Линдберг в тот день, когда телеграфные агентства сообщили новость о списке серийных номеров. – Похитители теперь никогда не возобновят переговоры с нами.

– Слим, – сказал я, – они получили свои деньги. Несколько дней назад. Никаких переговоров больше быть не может.

Мы с ним, покрытые копотью и пахнущие дымом, сидели в кухне. В это утро я помогал Линдбергу, примерно десятку полицейских и Оливеру Уэйтли сбивать огонь с загоревшихся кустов на участке вокруг дома. Мы были одни – дым заставил женщин покинуть дом и поехать в имение Морроу в Энглвуде. Я держал в руке запотевшую бутылку запрещенного пива. Слим пил воду со льдом.

– Кроме того, – продолжал я, – они могли быть и не похитителями совсем, а вымогателями, осуществившими простой и легкий план.

– Вы же сами видели этот ночной комбинезон, Нейт...

– Ну конечно! Чтобы доказать, что Чарли у них, они выслали вам стандартный детский костюмчик. Почему не фотографию? Или прядь волос? Или какой-нибудь предмет с отпечатками пальцев вашего ребенка?

– Мы уже говорили об этом, – сказал он тихим суверенным голосом.

Я тяжело вздохнул, подался вперед; тыльные стороны моих рук были черными.

– Вы не забыли, для чего я здесь? Имя Аль Капоне вам еще о чем-нибудь говорит? Вы не пожелали вести игру с участием Капоне, помните? И сейчас он продолжает сидеть в тюрьме графства Кук и ждет, когда отклонят его последнюю апелляцию.

Линдберг, лицо которого было измазано сажей, посмотрел на меня с раздражением.

– Что вы хотите сказать?

– А то, что если первоначальный замысел Капоне состоял в том, чтобы «украсть пацана у Линди и смотаться из тюрьмы», то он уже несколько недель назад знал, что этот замысел ему не удастся. Не думаете же вы, что он будет подсылать к вам своих людей ради каких-то 50 тысяч долларов? А -это значит, что ни у одной из этих так называемых банд – будь то банда, с которой имел дело Джефси, командор или этот чертов Гастон Минз – не могло быть вашего ребенка. Все, что имеют, например, «похитители», которые связались с Джефси, это, очевидно, своего человека в вашем доме или в доме Морроу – слугу, который предоставил им информацию, ночной комбинезон ребенка, копию первого письма, оставленного похитителями, связанными с Капоне... что позволило им составлять новые письма и получить от вас пятьдесят тысяч. А теперь этих «похитителей от Джефси» след простыл, и плакали ваши денежки.

– Я не верю этому.

Я пожал плечами:

– Это только предположение. Оно не хуже других.

– Если то, что вы говорите, правда, то тогда Чарли... – он не смог выговорить того, что хотел.

Я слегка помахал в воздухе рукой.

– Возможно. Возможно. Но, с другой стороны, предположим, что Капоне распорядился украсть Чарли, но затем, поняв, что этот его план освобождения из тюрьмы не проходит, отказался от него. Зачем ему... извините, что я говорю об этом... зачем ему убивать вашего сына, если он знает, что за это ему будет грозить смертная казнь?

– Ну а где же тогда Чарли?

– Возможно, с теми людьми Капоне, которые совершили это похищение. Мальчик вполне может находиться у какой-нибудь шайки бутлегеров. Возможно, и они вели свою игру, чтобы получить выкуп.

– Но в этом случае, – оживился Линдберг, – может быть, настоящая банда пытается связаться со мной... через командора Кертиса или даже через Минза!

Я сделал глоток пива.

– Все возможно в этой сумасшедшей ситуации. Он кивнул, приподняв одну бровь.

– Знаете, я связался с командором Кертисом. И он говорит, что до сих пор поддерживает связь со своим приятелем-бутлегером, Сэмом.

– Вы хотите, чтобы я занялся Кертисом? Не говоря уже о Сэме.

Он покачал головой:

– Нет. Я сам займусь этим. Вас же я попрошу взять на прицел этого сукиного сына Минза. Что слышно от миссис Мак-Лин?