– Извините меня, – холодно проговорила Майра, – я, наверное, не буду сегодня есть десерт. – Она швырнула салфетку на стол, встала и вышла из столовой; стук ее ножек о лестницу, находившуюся через несколько комнат, свидетельствовал о том, что она сильно раздражена.

После того как мы управились с яблочным пирогом, Брекинридж вышел на крыльцо покурить – профессор не переносил запаха табачного дыма в своем доме, – оставив мистера и миссис Кондон дежурить у телефона, который стоял на столике в коридоре возле гостиной. Я последовал за ним.

– Разве можно доверять этому человеку? – со злобой проговорил Брекинридж, жадно затянувшись сигаретным дымом. – Показывал эту подпись всему Бронксу! Какому-то «сицилийскому, другу»!

– Он, конечно, болван, – сказал я, – если только не слишком умный.

– Умный?

Я кивнул, постучав по виску пальцем.

– Пока он болтал сейчас о знаке мафии, в эту вешалку для шляп, которую я называю головой, пришла одна мысль. Когда я в Хоупуэлле первый раз разговаривал с ним по телефону, Кондон сказал, что письмо, адресованное ему, подписано знаком мафии.

– Да. Я помню. Ну и что?

– Он всячески меня заверял, что не открывал конверта, предназначенного для Слима.

– Верно.

– Я даже слышал в трубке, как он разорвал его.

– Да, я припоминаю.

– Дело в том, что письмо Слиму действительно было подписано знаком мафии, но записка Кондону была совсем без подписи.

Брекинридж подумал над моими словами.

– Но откуда профессор мог знать об этой подписи до того, как открыл письмо?..

– Вот именно. Разумеется, он мог вскрыть письмо, что лежало внутри, раньше, а потом просто разорвать листок бумаги, чтобы усладить мой слух. Но в любом случае...

– Да. Однако это нам ничего не дает, Геллер. Абсолютно ничего не дает. У меня тоже есть, что вам рассказать.

– Так рассказывайте, черт возьми.

Брекинридж затянулся дымом сигареты и выпустил кольцо дыма.

– Вчера вечером Кондон, как обычно, много пустозвонил. Рассказывал о своей дочери Майре, о том, что до замужества она работала учительницей. Затем он принялся разглагольствовать о том, как «сильна в их семье любовь к преподаванию», что его супруга «сама была замечательной школьной учительницей», что они с ней познакомились, когда работали в одной средней школе.

– Да. Ну и что из этого?

– Геллер, они преподавали в средней школе номер тридцать восемь в Гарлеме.

Меня как обухом по голове ударило.

– В Гарлеме? Где живут Сара Сивелла и Мартин Маринелли?

– Именно. – Он бросил сигарету в небольшой сугроб на газоне. – Ну что, пошли обратно?

Но не успели мы войти в дом, как в дверях появилась взволнованная миссис Кондон и сказала:

– Телефон звонит, джентльмены... мой муж сейчас возьмет трубку.

Мы торопливо пошли через дом и увидели, что Кондон как раз поднимает трубку с аппарата.

– Да, я слушаю. Кто это звонит? – проговорил он для проформы; он стоял, высоко подняв подбородок, бледно-голубые глаза его смотрели настороженно, как глаза пристрастившегося к опиуму китайца.

Через мгновение он сказал:

– Да, я получил ваше письмо.

Я стоял близко к нему и слегка отвел трубку от его уха, чтобы тоже слышать говорящего на другом конце линии. Кондон неодобрительно на меня посмотрел, но сопротивляться не стал.

– Я прочитал ваше объявление, – произнес резкий, внятный голос, – в нью-йоркской газете «Америкэн».

– Да? Откуда вы звоните? Блестящий вопрос! Просто блестящий!

– Из Вестчестера, – ответил голос.

Брови Кондона сошлись – он пытался придумать еще один коварный вопрос.

– Доктор Кондон, вы иногда пишете статьи для газет?

Кажется, этот вопрос застал профессора врасплох. Немного подумав, он сказал:

– Да, конечно, я иногда пишу статьи для газет.

После короткой паузы послышалось, как голос приглушенно говорит кому-то стоящему рядом:

– Он говорит, что иногда пишет статьи для газет.

Человек снова заговорил в трубку, голос у него был сильным, отчетливым и несколько гортанным.

– На этой неделе каждый вечер будьте дома с шести до двенадцати. Вы получите письмо с указаниями. Действуйте в соответствии с ними, иначе все сорвется.

– Я буду сидеть дома, – сказал Кондон, приложив руку к сердцу.

– Statti citto!

Последнюю фразу произнес другой голос, вмешавшийся в разговор.

Почти полминуты на том конце молчали, потом резкий, гортанный голос сказал:

– Ладно. Мы с вами свяжемся.

Услышав в трубке щелчок, Кондон мигнул и сказал с важным видом:

– Они прервали связь.

Я пропустил эту глупость мимо ушей и обратился к Брекинриджу:

– Вы все слышали?

– Да, – сказал Брекинридж. – Что означает эта Фраза на иностранном языке?

– Statti citto, – сказал я, – означает «заткнись» на сицилийском диалекте. Мне кажется, они воспользовались телефоном-автоматом, а в этот момент кто-то проходил мимо.

– Я думаю, – сказал Кондон с сосредоточенным видом, – он мог обманывать нас, когда сказал, что звонит из Вестчестера.

– Неужели? – насмешливо сказал я. – Мне это как-то не пришло в голову.

– Что ж, нужно скорее собрать деньги, – озабоченно проговорил Брекинридж, шагая взад и вперед по узкому коридору.

– В своем последнем письме похитители конкретно указали размеры, которые должна иметь коробка для денег, – сказал Кондон. – Хотите, я завтра попробую изготовить такую коробку?

Брекинридж посмотрел на меня и пожал плечами.

Кондон продолжал, многозначительно подняв палец:

– Наверху, в моем кабинете, стоит избирательная урна вице-губернатора штата Нью-Йорк, баллотировавшегося в 1820 году.

Вот это да.

– У нее есть крышка, две петли и замок. Коробка, которую я построю, будет в точности повторять эту старинную избирательную урну.

– А для чего это? – спросил я.

Румяные щеки на самодовольно улыбающемся лице Кондона стали похожи на розовые шары.

– Я попрошу, чтобы коробку сделали из пятислойной фанеры. Для ее изготовления мы применим различные виды древесины. Клен, сосну, тюльпанное дерево... И еще пару других видов. Всего будет пять различных видов древесины.

– И тогда коробку будет легко опознать, – задумчиво закончил я.

Брекинридж посмотрел на меня с любопытством.

– Неплохая идея, – сказал я, чем удивил всех, в том числе самого себя.

– Доктор, – сказал Брекинридж, положив руку на плечо старика, – я вижу, какую жертву вы приносите, помогая нам. Я знаю, что члены вашей семьи не одобряют вашего участия в этом деле. Но я надеюсь, что когда-нибудь вас так или иначе вознаградят за то, что вы для нас делаете.

– Я не жду никакой награды за то, что могу сделать, – проговорил Кондон с присущей ему помпой и торжественностью. – Впрочем, об одном вознаграждении я собираюсь просить, но боюсь, оно покажется вам слишком большим.

Я и не мог и предположить, что Кондон хочет попросить деньги – для этого он был слишком добропорядочным, либо слишком хитрым.

И он меня не разочаровал.

– Я прошу о том, – сказал он, – чтобы когда ребенка вернули, мне позволили быть тем человеком, который передаст его матери.

Брекинридж явно купился на это; он с чувством пожал Кондону руку и мягко сказал:

– Вы заслуживаете этого. И я позабочусь о том, чтобы вы получили то, что заслужите.

Под его последней фразой я готов был подписаться безоговорочно.

Глава 13

Большие красивые часы на каминной полке в столовой дома Кондона пробили семь раз. В соседней гостиной, шторы в которой были опущены, сидели четверо: Кондон, его жена, Брекинридж и я. Дочь профессора, которая была сыта по горло нашей интригой, выехала вечером в Нью-Джерси.

– У меня есть друг, столяр, – сказал Кондон, сложив руки на коленях. Потом добавил: – Столяр из Бронкса, – словно это имело большое значение.

– Вы сказали, что хотите сделать копию урны для голосования, – сказал я. – Сколько времени потребуется вашему столяру из Бронкса, чтобы сделать ее?