– Мы не хотели делать ничего плохого... – начал Гаглио.

– Мы не думали... – сказал Розенхайн.

– Конечно, – сказал я, и в этот момент раздался звонок у двери.

Мы стояли, скучившись, словно совещающиеся на поле игроки, и выпученными глазами смотрели друг на друга, только среди нас не было ведущего игрока.

Поэтому я взял игру на себя. Резким шепотом я сказал:

– Все, кроме профессора, отправляйтесь в гостиную. Немедленно! И ведите себя тихо.

Надо отдать им должное, они поступили так, как я сказал.

Кондон посмотрел на меня. Глаза его были колючими, как никогда. Я встал спиной к стене слева от двери и вытащил пистолет из кобуры; кивнул ему. Он кивнул мне в ответ, сделал глотательное движение и открыл дверь.

– Вы доктор Кондон?

Выглянув, я увидел стоящего в дверях человека: коротышку в круглых в проволочной оправе очках и с лицом, похожим на мордочку хорька; на нем были кепка и куртка таксиста.

– Я доктор Кондон.

– Держи, приятель.

Сказав это, таксист, или кто он там был, протянул профессору конверт, на конверте были уже знакомые нам, написанные как будто детской рукой печатные буквы и цифры.

Таксист все еще стоял в дверях, по-видимому, он ждал чаевых.

Я вытянул левую руку, схватил его за лацкан куртки, затащил в прихожую и ногой закрыл дверь. Я толкнул его лицом к ближайшей стене и похлопал по нему сверху до низу одной рукой, держа в другой пистолет.

– Эй! – воскликнул он. – Эй! Что это вы еще придумали?

– Ты не вооружен? – сказал я. – Это для начала. Теперь повернись и подними руки. Полковник!

В прихожую вошел Брекинридж, его глаза слегка округлились, когда он увидел, что я наставил пистолет на маленького таксиста.

– Проводите нашего гостя в гостиную, – сказал я. – Он, кажется, без оружия. – Потом спросил таксиста: – Как тебя зовут?

– Перроне, – громко, почти с гордостью проговорил он. Голос его был негодующим, однако глаза смотрели испуганно, словно у загнанного в ловушку зверька.

– Опустите руки, мистер Перроне, и ведите себя хорошо.

Брекинридж без слов завел таксиста в столовую.

Кондон продолжал стоять с письмом в руке и тупо смотрел на него, словно боялся прочитать. Я взял у него конверт, вскрыл его и начал читать про себя. В письме говорилось:

Мистер Кондон.

Мы вам доверяем, но не придем к вам домой: это опасно, даже вы можете не знать, что за вами следит полиция или секретная служба. Выполняйте эти инструкции. Возьмите машину и доедьте до последней станции метро по линии Джерома Ави. В ста футах от последней станции на левой стороне есть пустая сосисочная с большой открытой террасой, в центре террасы под камнем вы найдете письмо.

В этом письме будет сказано, где нас найти.

В этом месте с правого края стояла знакомая подпись в виде связанных друг с другом кругов, и дальше письмо продолжалось:

Действуйте, как сказано.

Через 3/4 часа будьте на месте.

Принесите с собой деньги.

– Можно мне прочитать? – спросил Кондон, и я протянул ему письмо. В конце концов, оно адресовано ему.

Он прочитал его несколько раз и посмотрел на меня с беспокойством в водянисто-голубых глазах:

– Принесите деньги?

– Так в нем написано.

Мы отправились в гостиную. Миссис Кондон в комнате не было, и таксист сидел на кушетке между Гаглио и Розенхайном. Брекинридж мерил комнату шагами. Он схватил письмо, как умирающий от голода человек хватается за горбушку хлеба.

– Принесите деньги! – воскликнул он. – Боже! У нас нет этих чертовых денег...

– Что же нам делать? – с отчаянием в голосе спросил Кондон. – Я полагал, мы продумаем детали обмена денег на ребенка, но теперь...

– Сейчас важно войти с ними в контакт, – сказал я. – Нужно объяснить им, что деньги действительно скоро будут приготовлены. Другого выхода у нас нет.

Кондон качал головой; он казался растерянным и сбитым с толку.

Ну и черт с ним. Я повернулся к сидящему на кушетке таксисту, зажатому с двух сторон дружками Кондона.

– Скажите еще раз ваше имя, – сказал я.

– Джо Перроне. Джозеф.

– Где вы взяли это письмо?

– На Ган Хилл Роуд возле Нокс-плейс меня остановил парень и дал мне его.

– Это далеко отсюда?

– А вы что, не знаете? – спросил таксист.

– Нет, – сказал я. – Я не местный. Я турист. Турист с пистолетом.

– Это примерно в миле отсюда.

– Что сказал этот парень? Как он выглядел?

Маленький таксист пожал плечами.

– Он спросил, знаю ли я, где находится Декатур Авеню и где будет номер 2974. Я сказал, что конечно знаю этот район. Потом он огляделся вокруг, посмотрел через одно плечо, через другое, сунул руку в карман и дал мне этот конверт и один доллар.

– Как он выглядел?

– Не знаю. Он был в коричневом пальто и в коричневой фетровой шляпе.

– Вам не бросились в глаза какие-нибудь особенности его внешности?

– Нет. Я не обратил внимания на его внешность.

– Вы совсем не запомнили этого человека?

– Нет.

– Вы узнаете его, если увидите еще раз?

– Нет. Я смотрел на доллар. Вот Джорджа Вашингтона – его бы я узнал. Но может, вы объясните, что случилось?

В разговор вмешался Брекинридж:

– Боюсь, сейчас мы не сможем вам сказать этого, мистер Перроне. Но можете не сомневаться, это крайне важно.

– Покажите мне ваш значок, – сказал я.

– Пожалуйста. – Он отколол значок от форменной куртки.

Я записал номер в свою записную книжку. Затем записал его на чистой странице, оторвал ее и протянул Гаглио.

– Окажите нам услугу, – сказал я. – Подойдите к такси, припаркованному против дома, и сравните этот номер с номером удостоверения личности на заднем сиденье. Запишите также номер на номерном знаке.

Гаглио, радуясь тому, что сумел пригодиться, кивнул, встал, взял листок бумаги и выбежал из комнаты.

– Что дальше? – спросил Брекинридж.

– Профессор поедет на встречу, – сказал я. – Я буду за рулем.

– Там не должно быть полицейских, – сказал Кондон.

– В штате Нью-Йорк я не полицейский, – возразил я. – Просто сознательный, патриотически настроенный гражданин.

– С пистолетом, – уточнил таксист.

– Правильно, – сказал я. – Мы поедем на моей колымаге.

Под «моей колымагой» я, разумеется, имел в виду машину, которую мне предоставил Линди.

Гаглио вернулся и сказал:

– Номера одинаковые.

– Хорошо, – сказал я и повернулся к Перроне: – Идите и занимайтесь своим делом. Возможно, вас вызовут в полицию.

– Что я должен буду говорить?

Кондон положил руку на сердце, словно школьник, клянущийся в верности своему другу:

– Говорите только правду и ничего, кроме правды.

– За исключением того, что я наставил на вас пистолет, – сказал я.

– Верно, – сказал он, потом поднялся и вышел.

– А как насчет наших друзей, Макса и Милтона? – спросил Кондон.

– Они останутся здесь, – сказал я. – И никакие они для меня не друзья.

Ночь тоже нельзя было назвать дружелюбной. Небо было черным, а город серым. Холодный ветер гнал листья, мусор и клочки бумаги по безлюдным улицам «самого прекрасного места в мире».

После того как я сел за руль и Кондон поместил свое крупное тело на сиденье рядом, я сказал:

– Я чужак в этой части света, профессор, вам придется показывать мне дорогу.

– Это я смогу, – бодро сказал он. Потом неожиданно помрачнел и сказал:

– Я надеюсь, что, несмотря на разногласия, мы можем объединить усилия в этом праведном деле.

– Все будет отлично, профессор. Я здесь лишь для того, чтобы подстраховать вас.

Успокоившись, Кондон сложил руки на коленях, мы отъехали от обочины и покатили на запад.

Когда мы проехали восемь безлюдных кварталов, он сказал:

– Скоро будет Джером Авеню, сверните на север.

Я свернул на почти пустынную магистраль, серую и мрачную под слабым светом уличных фонарей. Кондон указал на последнюю станцию метро на Джером Авеню, и я замедлил движение.