– Геллер, – проговорил он с облегчением. – Вы еще здесь?

Обычно к девяти часам я уже выезжал в Принстон в старой колымаге, которую мне предоставил Линдберг. Однако в тот вечер я задержался, чтобы обставить этих провинциальных копов.

– Да, – сказал я, глядя на свои две розданные нераскрытыми карты. Дама пик. Отлично. – Что вам нужно?

– Вы, – сказал он, потом грубо схватил меня за руку и оттащил от стола.

– Эй! – воскликнул я, роняя свои карты.

– Пойдемте, – сказал он, и мне пришлось последовать за ним в дом, оставив и карты, и деньги в гараже.

– Я выигрывал, – возмущенно проговорил я. – И мог выиграть еще три бакса...

– Успокойтесь, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы были полковником Линдбергом.

– Что?!

Брекинридж подвел меня к телефону в коридоре недалеко от кабинета Линдберга. Трубка была снята с рычага.

– На линии сейчас какой-то пожилой человек по имени доктор Джон Кондон, – сказал он. – Он утверждает, что получил адресованное ему письмо с приложением для полковника Линдберга.

– Ну и что? – Подобные звонки раздавались достаточно часто.

– Доктор Кондон говорит, что не уверен в подлинности этого письма. Он допускает, что его отправил какой-нибудь шутник или чудак. Однако недавно он написал письмо в выходящую в Бронксе газету «Хоум Ньюз», в котором предлагал тысячедолларовое вознаграждение тому, кто вернет маленького Чарли домой живым и невредимым. Письмо напечатали, и он думает, что это может быть ответом на него.

– Что еще за «Хоум Ньюз»? Должно быть, какая-нибудь низкопробная провинциальная газетенка?

Брекинридж пожал плечами:

– Так оно и есть.

– Ну тогда маловероятно, что похитители заметили в ней это письмо.

– Я знаю, но этот человек не шутит. Он профессор Фордхемского университета. Во всяком случае, он так говорит. Он дал мне некоторые сведения о себе и перечислил свои звания, что прозвучало довольно правдоподобно.

Я фыркнул.

– Но, – продолжал Брекинридж, – он отказывается сообщить еще что-нибудь, пока ему не предоставят возможность поговорить с самим полковником Линдбергом, которого я не собираюсь беспокоить... Чарли впервые за несколько ночей смог заснуть.

– О! Ну ладно. Конечно, я разыграю из себя Линд и.

Брекинридж улыбнулся.

– Спасибо, Геллер. Вы знаете, что полковник хочет, чтобы к каждой версии, к каждому звонку относились серьезно.

– Разумеется, – сказал я, поднимая трубку. Пропала дама пик. Проклятие!

– Говорит полковник Линдберг. Что случилось?

– Ах, полковник! Я так рад слышать вас! Я только что получил письмо, которое может иметь для вас большое значение.

У него был мелодичный голос, однако он говорил очень громко.

– Вам всегда приносят почту в полночь, профессор?

– Я пришел домой только в десять – сегодня я вел занятия. Я просмотрел около двадцати писем, прежде чем наткнулся на это. Вам прочитать его?

– Пожалуйста, профессор.

Все тем же напыщенным тоном он продолжал:

– В нем говорится – мне придется еще учитывать орфографические ошибки и плохой синтаксис – в нем говорится: «Дорогой сэр, если вы желаете действовать в качестве посредника в деле Линдберга, то, пожалуйста, строго соблюдайте указания. Передайте приложенное письмо лично в руки мистеру Линдбергу. В нем он найдет все разъяснения. Никому не рассказывайте о письме. Как только мы узнаем, что пресса или полиция уведомлены, все наши условия автоматически аннулируются, и это еще больше задержит возвращение ребенка домой». Ужасная орфография!

– Там есть еще что-нибудь?

– Да.

– В таком случае вначале, пожалуйста, прочитайте все письмо, профессор. Оценивать его орфографию будете потом.

– Да, конечно. "После того как вы получите деньги от мистера Линдберга, поместите в нью-йоркскую газету «Америкэн» два слова: «деньги приготовлены».

Я прикрыл рукой трубку и обратился к Брекинриджу:

– Мне кажется, этот старик просто ищет способ легко заработать.

– "После этого мы дадим вам дальнейшие указания, – продолжал Кондон. – Не бойтесь, мы не охотимся за вашей тысячей – оставьте ее у себя". Они имеют в виду тысячу долларов, которую я пообещал за благополучное возвращение ребенка в своем письме в выходящую в Бронксе газету «Хоум Ньюз». Я конечно предложил бы больше, но это все, что я смог накопить в надежде, что любящая мать вновь обретет свое дитя.

– Вы очень великодушны, – сказал я, подавив зевок.

– "Только действуйте строго в соответствии с нашими указаниями, – продолжал он. – Будьте дома каждый вечер с шести до двенадцати часов". Вот это последнее мне не совсем понятно.

– Как оно подписано?

– Здесь стоит знак мафии.

Правильно.

– Вы уверены, профессор?

– На письме есть штемпель с надписью: «Почтовое отделение Нью-Йорк». Оно пришло в длинном белом конверте. Внутри находился такой же белый конверт, но поменьше, на котором написано: «Дорогой сэр! Пожалуйста, передайте вложенное письмо полковнику Линдбергу. В интересах мистера Линдберга не извещать полицию». Я не вскрывал этого приложенного письма, сэр.

Надутый осел.

– Что ж, вскройте и прочитайте его мне.

В трубке послышался треск разрываемого конверта, похожий на звуковой эффект радиопрограммы.

– "Дорогой сэр, – начал читать он, – мистер Кондон может действовать в качестве посредника. Вы можете дать ему семьдесят тысяч долларов".

Я чуть вскинул голову: сумма – семьдесят тысяч – совпала; вначале они потребовали пятьдесят тысяч, но в последнем письме была та же новая сумма – семьдесят тысяч.

– "Сделайте для денег один пакет, – читал он. – Его размеры должны быть..." Здесь есть рисунок коробки, полковник. Указаны ее размеры – 6х7х14 дюймов. Мне продолжать читать письмо?

Нет, встань на голову и начинай свистеть, тупица.

– Пожалуйста, – сказал я.

– Дальше говорится: «Мы уже уведомили вас, в каких купюрах должны быть деньги. Не пытайтесь подстроить какую-нибудь ловушку. Если вы или кто-то еще сообщит в полицию, то этим только отсрочите возвращение ребенка. После того как мы получим деньги, мы сообщим вам, где искать вашего мальчика. Вы уже можете подготавливать самолет – это место примерно в ста пятидесяти милях от вас. Но мы сообщим вам адрес только через восемь часов после получения денег».

– Вот как. – Несмотря на то, что он правильно назвал сумму выкупа, этот профессор производил впечатление жулика, желающего быстро и хорошо заработать.

– Как я уже сказал вам, подпись на письме напоминает знак сицилийской мафии. Здесь изображены два пересекающихся круга...

– Круга? – На этот раз я дернул головой значительно сильнее. Брекинридж заметил это и наклонился вперед. – Пересекающихся?

– Да, если бы меня спросили, я бы назвал их пересекающимися кругами...

– Хорошо, хорошо. Продолжайте описание.

– Еще по горизонтальному диаметру этих пересекающихся кругов проходят три точки или три отверстия. Круги окрашены синим цветом. Внутри в правом синем кругу красный кружок поменьше.

Черт.

– Это письмо представляет для вас интерес, полковник? Надеюсь, вы не теряете со мной ваше драгоценное время, сэр?

– Оно представляет для меня огромный интерес, профессор, – сказал я. – Где вы находитесь? Мы приедем за вами немедленно.

– Я в Бронксе. Но думаю, я сам приеду к вам, полковник. Вы столько пережили, и для ваших близких будет лучше, если вы останетесь дома. Я сам приеду к вам в Хоупуэлл.

– Когда, профессор?

– Я выезжаю немедленно, – аффектированным тоном произнес он и положил трубку.

Я несколько мгновений смотрел на телефон. Потом взглянул на Брекинриджа, глаза которого расширились.

– Вам лучше разбудить Слима, – сказал я.

Через час и сорок минут я стоял, засунув руки в карманы пальто и прислонившись к побеленной каменной стене возле закрытых ворот, где дорога Федербед Лейн переходила в частную подъездную дорогу Линдбергов. Я прятался от ветра и ждал, когда появится Кондон. Неподалеку, возле будки подрядчика, держа в руках винтовку, стоял полицейский: он был похож на тюремного охранника. В это позднее время вокруг не было газетчиков.