– Вы, должно быть, мистер Геллер, – сказал Линдберг, кивнул мужчине в черном и добавил: – А это мой адвокат, полковник Генри Брекинридж из Нью-Йорка.

Я протянул руку и ощутил, как и ожидал, крепкое рукопожатие Линдберга; Брекинридж тоже крепко пожал мне руку и улыбнулся сдержанно, деловито, но дружелюбно. У него было доброе с нежными чертами лицо, но серые с голубоватым отливом глаза под четким изгибом черных бровей свидетельствовали о сильном характере.

Линдберг указал на стул рядом с Брекинриджем, я сел, а Шварцкопф остался стоять по стойке «вольно». Улыбка исчезла с лица Линдберга.

– Извините за недоразумение. Уэйтли должен был привести вас прямо ко мне.

– Ничего страшного, полковник.

Он сел.

– И все же извините, если вам причинили некоторые неудобства. Бог свидетель, мы очень благодарны вам за присутствие здесь. Я знаю, Энн очень рада, что вы взялись за это дело. Ей известно о вашей успешной борьбе с похитителями ребенка в Чикаго.

– Э... благодарю вас. Я приехал, чтобы помочь, если смогу.

Адвокат Брекинридж заговорил густым мелодичным голосом, который, должно быть, хорошо служил ему в суде.

– Сегодня вечером должны приехать также агенты Айри и Уилсон из министерства финансов.

– Они толковые ребята, – сказал я.

– Мне звонил Элиот Несс, – сказал Линдберг. – Он очень положительно отозвался о вас, мистер Геллер. Мы надеемся, что вы сможете задержаться здесь до тех пор... э... пока Чарли не вернется домой к своей матери.

– Я тоже на это надеюсь.

– Я разговаривал с мэром Сермаком, – сказал Линдберг, – и он дал понять, что ваше управление назначит вас сюда на срок, который определю я.

– Э... это замечательно. – Хотя мне показалось странным, что меня назначают непосредственно в подчинение отца похищенного ребенка; почему не под начало Шварцкопфа? Впрочем, этого мне хотелось меньше всего.

Зазвонил телефон, и Линдберг взял трубку. Отвечал он односложно, и я не уловил сути разговора. Я начал обводить глазами обшитый панелями кабинет. Несколько стен были заставлены полками с книгами, но не обычными непрочитанными томами в кожаных переплетах, которые можно видеть в богатых домах, – романы и сборники стихов здесь соседствовали с научными фолиантами и книгами об авиации. Камин у противоположной к двери стене обдавал комнату приятным теплом; над каминной доской висела обрамленная аэронавигационная карта. Через простыню, которой было занавешено окно позади меня, пробивался свет. Из того, что я прочитал, я знал, что это окно расположено непосредственно под тем, через которое в дом проникли похитители. Прямо над нами должна была находиться детская.

В этой комнате ничто не напоминало о славе хозяина дома: не было точных копий его серебристого моноплана, не было медалей и призов. Если не считать прочитанных и перечитанных книг и нескольких семейных фотографий в рамках на его столе, среди которых одна изображала кудрявого и пухлого Чарльза Линдберга-младшего, – этот кабинет казался таким же нежилым, как и остальные комнаты дома.

Линдберг положил трубку и сдержанно улыбнулся.

– В Хартфорде задержали Реда Джонсона.

– Отлично! – сказал Шварцкопф.

Мне показалось странным, что этот звонок адресовался непосредственно Линдбергу; по идее, ответить на него должен бы был главный следователь, каковым являлся Шварцкопф. С чего бы это глава полиции Нью-Джерси отчитывался перед отцом потерпевшего? Мне становилось все любопытнее.

– Ред Джонсон, – сказал я, вспоминая сообщения в газетах. – Кажется, он моряк и приятель няньки вашего сына, Бетти Гау?

Линдберг кивнул, однако лицо его осталось непроницаемым. Он был бледен, с ввалившимися глазами, но каких-либо эмоций на его лице прочитать было невозможно.

– Хартфордские ребята допросят его «с пристрастием». Они умеют это делать, – сказал Шварцкопф. – Но мы тоже попробуем его допросить.

– Вы познакомились с Бетти? – спросил меня Линдберг.

– Сразу по приезде, – сказал я. – Хорошенькая девушка. И как мне показалось, очень порядочная.

Линдберг кивнул.

– Она ни в чем не виновата, – убежденно сказал он.

– Это не означает, – вмешался Шварцкопф, – что Ред Джонсон тоже непричастен к этому преступлению. Этот моряк мог выведать кое-какую информацию у этой девушки. Она могла быть тем «своим» в доме, даже не подозревая об этом. Давайте не будем упускать это из виду, полковник.

Линдберг неохотно кивнул.

Брекинридж повернулся ко мне:

– Вам много известно об этом деле?

– Только то, что я прочитал в газете «Триб» в Чикаго, – признался я. – Но я не уверен, что преступление совершено кем-то из своих.

Линдберг поднял на меня глаза:

– Вот как?

Я пожал плечами.

– В газетах много писали о строительстве этого дома. Я помню, несколько месяцев назад я видел в них фотографии и статьи, где описывалось расположение комнат, кто их будет занимать и так далее. Я знал достаточно много, а я ведь живу в Чикаго. Вокруг вашего дома лес, из которого легко вести наблюдение: человек с биноклем, взобравшись на дерево, мог быстро выяснить ваш образ жизни.

Шварцкопф в знак несогласия покачал головой.

– Но их привычный образ жизни как раз и был в это время нарушен. Обычно Линдберги приезжали сюда только на выходные, но так как Чарли простудился, миссис Линдберг не захотела везти его больного, и они остались еще на одну ночь.

– Похоже на то, что человек, находящийся в доме, дал информацию постороннему, – предположил я. – А тот факт, что собака не лаяла, указывает на возможное участие в этом похищении своего, знакомого собаке человека.

Шварцкопф одобрительно хмыкнул.

Но я продолжал высказывать свои соображения Линдбергу:

– Я просто хочу сказать, что не исключаю возможности, что некая банда, специализирующаяся на похищении людей, держала ваш дом под постоянным наблюдением. В этом случае изменение вашего привычного образа жизни не имеет значения.

Линдберг внимательно смотрел на меня.

– Я сам покажу вам дом, мистер Геллер, – сказал он, вставая. – Мне хочется непосредственно узнать вашу реакцию на некоторые вещи.

– Для этого я и приехал сюда, полковник, – сказал я с вежливой улыбкой.

Шварцкопф снова нахмурился.

Линдберг заметил это.

– Полковник, – сказал он, обращаясь к полицейскому, а не к адвокату, – я надеюсь, вы будете работать в тесном сотрудничестве с детективом Геллером. Он приехал издалека, чтобы оказать нам помощь.

– Да, сэр, – покорно и почтительно отозвался Шварцкопф. Парень, кажется, действительно считал Линдберга своим боссом.

Линдберг вышел из-за стола и указал на телефон:

– Генри, если ты не против, займись этим, пока я буду знакомить мистера Геллера с домом.

– Конечно, – сказал Брекинридж и занял место Линдберга за столом. Один из самых дорогих адвокатов Нью-Йорка и всей страны с радостью исполнял роль секретаря.

Шварцкопф стал между Линдбергом и мной.

– Вы желаете, чтобы я сопровождал вас, полковник?

– В этом нет необходимости, полковник, – сказал Линдберг.

«Если появится еще один полковник, то я чокнусь», – подумал я.

– Тогда я лучше пойду к своим людям на командный пункт, – сказал Шварцкопф, пытаясь сохранить достоинство.

Когда мы с Линдбергом выходили из его кабинета, шаги Шварцкопфа эхом отзывались в гостиной.

Смуглый, щегольски одетый коротышка все еще сидел в холле и читал свою газетенку с новостями шоу-бизнеса. Увидев Линдберга, он встал.

– Есть какие-нибудь новости, полковник? – спросил он с щенячьей нетерпеливостью (кстати говоря, терьер в гостиной вновь принялся гавкать на Шварцкопфа).

– Ред Джонсон находится под стражей в Хартфорде, – сказал Линдберг.

– Эй, это же замечательно.

– Натан Геллер, это Моррис Роснер.

– Здорово, – он с улыбкой протянул мне руку.

Я пожал ее.

– Микки Роснер? – спросил я.

– Вы меня знаете? – Буква "е" в «знаете» у него получилась очень похожей на "и".